Окно в доме напротив - Кирилл Берендеев

– Увидите, почему это невозможно. Подойдёте ближе и всё сами поймёте. И ещё раз, прошу, будьте осторожны. Вы ведь не знаете, с кем вам придётся вести беседу.

Не прощаясь, Колесников повернулся и стал подниматься по лестнице.

И только когда он скрылся в лабиринте павильонов второго этажа, Мэлий медленно побрёл к выходу.

Двери сами распахнулись перед ним и безжалостно захлопнулись за спиной, отрезая саму возможность другого пути, другого выбора.

Впрочем, у него и не было этого другого пути. Давно уже не было.

Вдохнув колкий холодный, какой-то мертвящий воздух улицы, он повернул на свет фонарей, спотыкаясь в заледеневших сугробах; выбрался на площадку троллейбусного кольца и прибавил шаг. Несколько раз он поскользнулся на обледенелом асфальте но удержался на ногах.

Подойдя к улице Покрышкина, он посмотрел по привычке направо-налево. Ни души, только на въезде на проспект стояла милицейская машина, медленно мигая красными и синими огнями. Мэлий оглянулся окрест: за полосой улицы простирались голые, выжженные зимой просторы с редкими деревцами, вот только у ресторана их чуть больше, навезли, когда открывали. За невысоким зданием «Макдоналдса» виднелись массивным чёрным куском бетона корпуса академии госслужбы; ещё дальше – здания, невысокие, аккуратно скошенные под углом вычерчивались на покинутой им стороне улицы. И всё: за его спиной и прямо перед ним на многие сотни метров протягивалась пустыня, упираясь в проулок, за которым располагался какой-то институт. И лишь со стороны проспекта Вернадского, где в палатках сидели бойцы спецназа, горели огни, так же безучастно далеко – огни жилых строений. Убогие коробки человеческих обиталищ целиком, без малого исключения, освещались в этот поздний час светом люстр и бра, светильников и торшеров; находившиеся там, за пятнами окон, люди, ставшие невольными свидетелями затянувшейся драмы, никак не могли оторваться от вида тёмной улицы и едва заметного в ночной полумгле ресторана. Или сравнивали этот унылый вид с тем, что транслировало телевидение. И узнав, что доктор Мэлий отправился на переговоры, возможно, пытались выискать в бинокль его одинокую фигуру на фоне пустыря.

Мэлий снова обернулся. Когда они подъезжали с Колесниковым к месту сбора, он заприметил в конце проспекта холодно блеснувшую металлом куполов церквушку, ему показалось тогда, что он прибыл на погост. Он вздрогнул от этого мимолётного воспоминания и сделал шаг на узкую тропку, проложенную среди сугробов, к ресторану, идти по улице он почему-то не решился.

Первый этаж просвечивался фонарями насквозь, он действительно пустовал. А вот второй скудно освещался изнутри, и Мэлий, подняв глаза, встретился со взглядами, устремленными на него, множеством взглядов стоящих у окон людей: по всему периметру этажа. В основном это были женщины и молоденькие девушки, и все они пристально следили за его приближением. Стояли тесно, плечом к плечу, подняв руки; Мэлий с содроганием осознал, что стоят они так с самого захвата. И где-то позади измученных людей, под их надёжной защитой, должен находиться Исмаил Ваха, он же Муслим, призвавший Мэлия на переговоры.

Тропка кончилась, дверь перед ним была чуть приоткрыта. Мэлий зашёл внутрь, запоздало вспомнив о детекторах, лишь пройдя их, оглянулся, вздохнул – так незаметно он прошёл это малое испытание – и лишь потому, что думал об испытании другом.

Когда глаза немного привыкли к темноте, Мэлий сделал несколько неуверенных шагов вперёд, наткнулся на ножки опрокинутого стола – на первом этаже царил бедлам – и, остановленный этой преградой, неожиданно снова вспомнил холодный металл крестов недалёкой церкви, свои мысли о погосте. И заглушая их, хрипло крикнул:

– Ну, где же ты, спускайся.

– Я здесь, – ответил ему знакомый голос, без выражения, без акцента, лишённый каких бы то ни было человеческих эмоций, голос того, кто называл себя Муслимом.

– Я давно жду тебя, доктор, – произнёс он, выступая из тени. Встал так, что свет фонарей закрывал от Мэлия его лицо. А спина хирурга – траекторию движения снайперских пуль. – В штабе больно долго копались, вот и пришлось вас подогнать.

– Я оперировал.

– Знаю. Ирина Карпова предоставила сердце для Анфисы Мельник. Ты помог этой благостной жертве осуществиться. Отец девочки ещё долго будет благодарен тебе, уж поверь на слово.

– Не сомневаюсь, – холод охватил всё его естество, жуткий космический холод, исходивший даже не от слов Муслима, но от собственного ледяного спокойствия при этих словах. От невыносимого понимания того, откуда говоривший знает всё.

И в эту всепоглощающую бездну понимания проваливались слова и фразы.

Внезапно он вспомнил о просьбе Запашного.

– Прежде, чем мы будем говорить….

– Знаю. Я отпущу двадцать три человека. Двоих раненых, без тебя они не смогут выбраться, будешь им помогать. И детей.

– А остальные? – он едва смог проглотить комок, подступивший к горлу.

– У нас с тобой счёт, доктор, – спокойно ответил Муслим. – Если поднапряжёшься и вспомнишь, можешь подсчитать, как пройдёт операция по освобождению заложников.

Мэлий долго молчал.

– Почему ты не хочешь, – наконец произнёс он и, как-то обессилев враз, оборвал фразу на середине. Его начинало знобить.

– Не хочу, – просто ответил Муслим. – Будь ты на моём месте, поступил бы в точности так же.

– Но ты – не я.

– Именно поэтому нам и надо подводить счёт. За истёкшие два года. Тебе предъявить его – поимённо?

В руке обнаружилась бумажка, заблестевшая белым в искусственном свете, сочащемся с улицы. Без слов Муслим протянул её хирургу, начавшему различать печатные буквы, усеявшие обе стороны.

Руки Мэлий не поднял.

– Здесь слишком темно.

– Ты прочтёшь.

– Сколько?

– Сто пять. Включая Анфису Мельник. Девочка будет жить, я обещаю тебе.

– А раненые? – осторожно спросил он. Муслим отодвинулся, Мэлий почувствовал на себе его тяжелый всепроникающий взгляд.

– Ты хочешь их оперировать?

– Если я рискну….

– Ты прав. Тогда сто семнадцать. Но разве это твоя вина? – без паузы произнёс он, повышая голос. – Нет это твоя новая победа. Ты спас девочку, теперь ты хочешь спасти ещё двоих: если надо, ты спасёшь и их. Мне всё равно, – Мэлию показалось, что Муслим усмехнулся. – Тебе – нет. Твоя слава лишь упрочится от двух спасённых. Ведь оперировать придётся тут же, в ближайшей больнице, шестьдесят первой, там неплохой персонал, но квалификация – увы. Не твой уровень. Так что, если захочешь, спасёшь обоих. И это после двенадцати часов сложнейшего хирургического вмешательства, замены отмиравшего сердца на свежее. Удивительно, как твои руки не потеряют хватку, как твой скальпель будет точен, не ошибётся и на миллиметр, и диссектор в твоих руках… хм, ты едва не унёс его из операционной.